Марина Буторина
БОЛЬШИЕ ОГНИ, МАЛЕНЬКИЕ ОГНИ
Уже неделю было тепло и снежно. В одном месте снег оседал над городом, на Юго-Восточном воздушном потоке, самом холодном из всех, что продувал зимние небеса, и теперь днем на небосклоне виднелся ледяной мост, обрастающий причудливыми наростами.
— Власти должны что-то сделать, — проворчал старик, занявший очередь перед Рей. — Я читал во вчерашнем выпуске, что с «моста» откололась сосулька и пробила крышу джипа, припаркованного в центре. Такая свалится на голову — и привет!
И поскольку его никто не слушал, его ворчание обратилось к Рей.
— А они и не чешутся! — заключил старик. Она вымученно улыбнулась.
Очереди в супермаркете в преддверии праздников были огромными. Обидно, конечно, что со своими нехитрыми покупками, уместившимися в корзину, ей приходится стоять вместе с теми, кто забил тележку доверху, но кассы для небольших покупок предусматривали наличие банковской карты, а ее у Рей не было.
— Ты-то видела «мост»? — снова обратился к ней брюзжащий старик.
Рей кивнула и отвернулась. Она не привыкла грубить старикам.
А «мост» она видела. Все его видели. Он висел над городом, как странная зимняя радуга. А еще он протянулся аж до крыши именно ее дома, и однажды она наблюдала, как на него взбиралась шпана. Они так громко кричали, что поглазеть на дураков сбежалась вся округа.
Наконец-то подошла ее очередь, и Рей выложила товары на ленту.
— Это все? — с сомнением спросила женщина за кассой.
Рей поглядела на покупки. Праздновать ей не с кем, поэтому сегодня на ужин у нее была фасоль с консервированным тунцом. Правда, в полночь она хотела выпить бокал шампанского, но ей было жаль тратиться на целую бутылку ради одного бокала.
— Да, это все, — дрогнувшим голосом подтвердила она.
Покупки были пробиты быстрой, проворной рукой, и Рей выложила на кассе очень скромную сумму. Как и рассчитывала.
Пока она закупалась, на улице уже успело стемнеть. Снег все так же продолжал валить, и хоть его большие мягкие хлопья холодили кожу лица, снегопад казался ей чем-то теплым, навевая мысли о пуховых подушках, на которых она так никогда и не спала.
Рей не сразу пошла домой, а прогулялась по проспекту. В ней не было и толики того праздничного настроения, что царило кругом, но она надеялась, что, бродя вдоль фасадов магазинов, украшенных огнями и хвоей, наблюдая за лицами прохожих, спешащих домой к любящей семье, видя в чужих окнах мигание разноцветных огней, она тоже проникнется. Рей даже забрела на новогодний базар, где люди толклись перед прилавками с еловыми ветками, игрушками ручной работы и домашней выпечкой.
Но это не помогло.
Это был ее первый праздник в собственном доме — пускай квартира съемная, а елка у нее маленькая и искусственная, — и Рей думала, что он будет для нее особенным. Просто потому, что она теперь сама по себе, просто потому, что она ждет чуда.
До этого она знала только традиции детского дома и семьи попечителей, и ни то ни другое не было похоже на то, что она видела по телевизору: вся семья вечером в полном сборе, сидит на ковре в свете разноцветных огней и разворачивает подарки, обмениваясь пожеланиями, объятиями и поцелуями.
Ей казалось, что, хоть ее семья по-прежнему состоит из нее одной, она все же почувствует легкость и тепло, как будто ее поздравляют близкие люди. В худшем случае — не почувствует ничего.
Но Рей не была готова к тому, что надежда и вера в чудо так быстро обернутся опустошением и отчаяньем. Наверное, еще никогда в своей жизни она не была так зла, так обижена и так предана бросившими ее родителями.
Они задолжали ей всю любовь и все эти семейные праздники, которых у нее никогда не было. Они были где-то там и, может быть, даже обменивались каждый год подарками на полу перед елкой: друг с другом ли или с другими людьми.
Еще никогда в жизни ее так не одолевала мысль: почему ее бросили?
— Книгу Жизни купить не желаешь? Вижу, тебе она необходима! Только сегодня предпродажа, завтра цена будет уже совсем другой.
Рей даже не сразу поняла, кто это разговаривает с ней, и, лишь оглядевшись по сторонам, увидела низенькую желтолицую старушку в огромных очках и меховых наушниках, кутающуюся в шаль. В руках та держала большую корзину с книгами.
— Книгу жизни? — переспросила Рей хоть и упавшим голосом, не в состоянии быть дружелюбной и улыбчивой, но все же не пройдя мимо молча.
— Твоей жизни. Заглянешь в конец — узнаешь, как и когда умрешь, заглянешь в начало — прочтешь все о своем детстве.
Старушка улыбалась ей как родной, и решимость Рей дрогнула.
— А сколько стоит?
— Так в том-то и дело, — улыбка женщины стала еще проницательнее. — Ты сама назначаешь цену. Сколько дашь — столько и возьму.
Рей посмотрела на книги, на их алеющие обложки и на золотое тиснение незамысловатых виньеток поверх. Вообще-то, у нее была еще кое-какая наличка в кармане.
— Много не дам, — призналась она с сожалением.
Старушка согласилась одними глазами и пожала плечами.
Рей купила книгу.
* * *
Бен сидел в кресле, в темной комнате, в тишине.
На коленях лежала Книга его жизни, но он все не решался ее открыть. Пролистывал, не заглядывая в страницы, откладывал в сторону, уходил на кухню, но все же возвращался, садился все в то же кресло и клал книгу на колени.
По традиции он должен был присоединиться на праздниках к своей семье, но остался дома, в пустой и напрочь лишенной любых атрибутов праздника квартире, ведь он мог думать только об одном: его дед не погиб на службе и не был похоронен с почестями. Он был безумцем, совсем слетевшим с катушек в преклонном возрасте и заточенным в своем доме своими же детьми, боявшимися, что его запрут в психлечебнице или он кого-нибудь покалечит.
— Это наследственное, — сконфуженно пояснила мать, когда неудобная правда всплыла наружу. Этим утром — аккурат накануне праздника. — Мы с братом проверялись…
— А меня? — спросил Бен, затаив дыхание и даже перестав на миг злиться и ненавидеть свое лживое семейство.
— Не было причин: тебе ведь почти тридцать, и все в порядке.
Но эти слова звучали как отговорка в душе глубоко напуганной старой женщины. Значит, она так и не решилась.
Бен снова взял Книгу в руки. Хочет ли он узнать, что закончит жизнь
